Я не большой поклонник Воннегута, но тут в одном предложении е | Терешковец.

Я не большой поклонник Воннегута, но тут в одном предложении ему удалось довольно неплохо описать состояние многих писателей: «Садясь писать, я чувствую себя словно безрукий и безногий инвалид с карандашом, зажатым во рту».

Такое бывает и у меня, хотя не так уж часто. Наверное, надо этому радоваться. Я радуюсь. Обычно я чувствую себя либо на подъёме, потому что выпил уже чашку крепкого чая, либо немного подавленным, потому что не знаю, о чём буду писать дальше.

Эта подавленность и есть та словесная импотенция, которую Воннегут осторожно называет «инвалидностью».

Но есть и вторая ситуация.

Это состояние творческого оцепенения больше характерно для тех моментов, когда ты эмоционально истощён и вместо того, чтобы шлёпать по задницам хихикающих манекенщиц, ты, как истинный стоик и извращенец, сидишь в одиночестве перед экраном и пытаешься выдавить из себя хоть несколько связных предложений. И, конечно, ничего из этого не получается. С каждой минутой ты только больше и больше себя насилуешь, погружаясь в отчаяние и доходя до апогея, когда наконец плюешь на всё и идёшь в одно рыло жрать бурбон.

Не надо так. Не надо насилия и крайних мер. Может, у Воннегута были свои способы. Может, ему нравилось это состояние текстовой инвалидности, как знать. Все мы немного того, что уж тут. Может, он испытвал нечто подобное каждый раз, как садился писать, даже после чашки чая.

Так или иначе, состояние это знакомо почти каждому, кто ежедневно орудует словом.

Раньше я злился и бросался в людей твёрдыми предметами (я же не пью), а потом немного зачиллил и встречаю теперь оцепенение распростёртыми объятиями, как старого друга, с которым мы немного погудим, а наутро я беспощадно выставлю его на улицу.

И тогда я снова сажусь писать.